Слава Богу, мы уже дома и более чем счастливы приветствовать вас из своего Техаса!
 

Как вы знаете, ехать в Союз мы оба с женой не хотели. Если 2-3 года назад, когда такая поездка стала возможной, мы просто боялись - один раз нам уже повезло оттуда выскочить, и искушать судьбу второй раз не хотелось, то сейчас страха не было, но очень уж тошно было с первого же шага, с таможни, видеть все эти советские рожи снова. Мы от них уехали.

Сейчас мы очень рады, что таки поехали. Уже находясь в Л-де, мы поняли, что должны были это сделать - мы были потрясены тем, как нас там ждали, с каким теплом и любовью нас встречали наши друзья, родные, близкие. Нам несколько раз говорили, что до нас там уже побывало довольно много всякого люда, но они хотели послушать именно нас, нам они доверяют. Мы оказались очень для них референтными. Что, конечно же, было приятно, но одновременно заставило нас очень строго следить за собой и друг за другом, что и как мы говорим, и, не поддаваясь провоцирующей ситуации, не начать вещать. Очень надеюсь, что нам это удалось.

Поскольку мы провели в Л-де всего 8 дней, расписание было очень жёстким и перегруженным. Спали мы по 3-4 часа в сутки. Но эмоциональный накал встреч после одиннадцати лет разлуки был настолько велик, а адреналина мы вырабатывали в количествах, сопоставимых с производительностью средней атомной станции, то спать и не хотелось.

Впечатления от встреч, почти все, были исключительно положительными. Люди изменились мало - поседели, полысели, конечно, но остались, в общем, теми же, какими мы их знали и помнили. Кто действительно изменился - дети. Они просто выросли и стали взрослыми людьми. И развели своих детей.

Несоответствующими действительности оказались и все охи-ахи о Л-де людей, побывавших там до нас - жутко грязный город, облезшие здания и т.д. Особой грязи мы не видели, а аптекарски чистым он никогда и не был. Нью-Йорк гораздо грязнее. Здания всегда были облезшими, и их то и дело подкрашивали - ленинградская влажность сожрёт что угодно. Иными словами, и людей, и город мы нашли такими, какими их оставили и помнили.

Что изменилось там кардинально - сама жизнь. И дело даже не в том, что нечего жрать, мыло - по талонам, а за туалетной бумагой, если таковая появляется, выстраиваются километровые очереди. О том, что и как именно плохо, тамошние люди рассказывают с каким-то прямо наслаждением, красочно, вкусно, с явным удовольствием, с откровенным мазохизмом, от которого становится жутко. Всё это так, но об этом читайте в "Новом Русском Слове". Дело в другом.

Совсем, или почти совсем, исчез страх перед ГБ, как говорили нам самые разные люди, и как мы видели и слышали сами. Все несут такое и так, и по телевизору, и население (не только в приватности, но и публично), что мы обмирали. Но сами же люди говорили, что ещё 2 года назад никто бы рот не открыл. А сейчас... И этого, как нам всегда казалось, въевшегося в нутро любого советского человека, страха мы не увидели и не почувствовали.

Зато появился другой, новый страх. Страх перед завтрашним днём. Ситуация в стране практически вышла из-под чьего-либо контроля. Так называемые, "смутные времена", почти безвластие, всеобщая сверху донизу растерянность. Все ждут взрыва. Среди 55-ти человек (на обратном пути мы пересчитали), с которыми у нас получилось индивидуальное общение, не считая тех, кто был, так сказать, в толпе, в массовках, были и русские, и евреи. Люди из самых разных слоев и социальных групп - от университетско-академического до работяг. Так вот, этот страх - у всех. В ожиданиях и прогнозах - сплошной мрак. Совершенно отчётливое ощущение Кануна висит в воздухе.

На удивление, "Память" занимает в этих страхах очень мало места. Да, она есть, кое-кто её видел, слушал, но она - где-то, и к реальной повседневной жизни отношения не имеет. И никто не смог назвать ни одного её серьёзного проявления. (Я ни в коем случае не имею в виду, что антисемитизма нет, но в Л-де он, кажется, остался на том же уровне, что и был 11 лет назад. Иначе, говорят, обстоит дело в Москве. Впрочем, Ленинград-Петербург всегда был более прозападно-ориентированным в сравнении с купеческой Москвой.)

Боятся другого. Первое, что слышишь в ответ (а мы упорно и настойчиво расспрашивали всех) - гражданская война. На наш недоумённый вопрос - кто, собственно, с кем собирается воевать, и на наше возражение, что для гражданской войны у населения должны быть, как минимум, вилы, публика становилась в тупик и мямлила что-то невнятное, На самом деле, как мы поняли, боятся двух возможных вариантов (я говорю только о тенденциях в умонастроениях, ничего не зная ни об "удельном весе" каждого из вариантов, ни о их обоснованности, и никак их не комментируя и не обсуждая):

1. "Китайский вариант", т.е. Горбачёва (который, кстати, поразительно непопулярен сейчас в народе, потому как - болтун, а дел не видно никаких, и становится всё хуже и хуже) спихнут или прикончат, и кто-нибудь из правоверных коммунистов, скажем, Лигачёв (или кто-либо другой), с помощью Кантемировской дивизии и ГБ устанавливает жёсткий советский правопорядок. Так сказать, рецидив сталинизма со всеми вытекающими отсюда последствиями.

2. Военный переворот. Молодой Бонапарт, генерал Громов, "герой" Афганистана, очень, якобы, популярный в армии и невероятно амбициозный, разгоняет трепачей из Политбюро, Верховного Совета и прочих лавочек и устанавливает свой "новый порядок", вероятнее всего русско-нацистскую военную диктатуру, т.е. в этом варианте коммунизм будет похерен.

Толчком к любому из этих развитии может быть или новый взрыв межнациональной резни в любой точке страны (страсти накаляются и бурлят повсюду), превосходящий по масштабам Нагорный Карабах или Узбекистан (должен быть достигнут определённый критический уровень, чтобы процесс стал бы неконтролируемым и вызвал бы цепную реакцию по всей стране), или всеобщая забастовка, генеральную репетицию которой устроил совсем недавно миллион советских шахтёров. Жрать-то и правда нечего. В этом случае, если встанет промышленность, транспорт, снабжение водой и электричеством, начнётся полный развал - жизнь, и сейчас хреновая, но хоть какая-то, просто остановится, и начнётся резня. Дав массам порезвиться и отвести душу на евреях и тех, кто в шляпах, так или иначе появятся танки.

К "перестройщикам", Сахарову, радужным демократическим перспективам отношение сочувственное, но какое-то очень несерьёзное. Никто, на самом деле, не верит, что из этого что-нибудь получится. Поразительно, но при сильном страхе перед любым из названных исходов, нам показалось, что в массе люди всё-таки подсознательно этого хотят, хотя прямо в том не признаются - пусть хоть какой, но порядок. Страшатся неопределённости, того, что всё идёт вразнос, резко возросшей преступности, и обычной, и организованной (мафия, рэкет), говорят, хорошо вооружённой даже автоматами. Впечатление такое, что с непривычки и от перебора, народ устал и от гласности, и от свалившейся на него (но не выстраданной, не завоёванной им), хоть и маленькой, но свободы. И хочет обратно под сильную власть. Если бы Горбачёв послал бы сейчас перестройку, коммунизм, Верховный Совет и демократию в задницу, с помощью всё той же Кантемировской дивизии передавил бы организованную и прочую преступность, любых националистов, евреев, распоясавшуюся интеллигенцию, ввёл бы карточки на всё и короновался бы в Соборе Василия Блаженного, он бы немедленно стал национальным героем и обожаемым царём-освободителям.

Кстати, нам там сказали, что Л-д собирается объявить войну Швеции - может те захватят. Но, это так, к слову, думаю - шутят.

В наших стремлениях определить, нащупать, до каких пределов дошёл разгул демократии в самих людях, после третьей рюмки я провоцировал разговоры (на которые все охотно отзывались) в двух направлениях: что публика думает о нарождающемся частном предпринимательстве (кооперативах), и что будем делать с Эстонией.

В ответ на первый вопрос нам были продемонстрированы совершенно очаровательное невежество в экономических и финансовых областях и абсолютная, ставшая натурой почти любого подсоветского человека, приверженность коммунистическим принципам - пусть хоть и плохо, но всем. И народ, как нам показалось, сам не допустит никакого частного предпринимательства в сколько-нибудь серьёзных масштабах.

С Эстонией иначе. Большинство высказалось: "Пусть катятся на все четыре стороны, без них забот хватает," Хотя были и единичные голоса против, основанные на:

"Они же без нас пропадут."

"Мы их, сволочей, кормим, а они, неблагодарные...

"Если сегодня отпустить Эстонию, что будет завтра?...

Последнее соображение было моим следующим вопросом - сегодня мы отпустили Эстонию, через неделю попросится Молдавия, через месяц - Украина. Что будем делать?

До этой точки, не без кряхтения, правда, большинство всё же в своём оголтелом демократизме дошло. Даже, расщедрившись, отпустили Бурятию и Туву. Но нас намертво заколодило на Тамбовской области, попросись она на отделение ещё через полгода. Здесь демократизм иссяк, терпение у публики лопнуло, и Тамбовской области была дана решительная отповедь на её наглые поползновения в независимость. И поделом.

Одна очень интеллигентного вида женщина в ответ на риторический вопрос "Будет ли у нас когда-нибудь человеческая жизнь?.." печально откликнулась: "Не будет у нас никогда человеческой жизни. Потому что мы не люди. Мы - шпана. Или холопы..."

С другой стороны, нас совершенно потрясла советская таможня, память о которой ещё с того раза, 11 лет назад, засела у меня на всю оставшуюся жизнь. Сейчас у них перестройка, и таможенники, пограничники и милиционеры сейчас все - с человеческим оскалом. Им велено улыбаться. Но делать они этого не умеют. И за этой неумелой, но старательной улыбкой всё равно видишь всё ту же, хорошо знакомую харю. Вежливы все советские официальные лица, от таможни до "Берёзки", до такой жуткой степени, что теряешься, чувствуешь себя крайне неловко, и хочется сказать: - Да расслабьтесь, ребята! Будьте попроще. Чего уж так надрываться-то?...

Предметом моей личной гордости является то, что я провёз в Союз все 24 экземпляра своей книжки "Наш Израиль", взятые с собой. И хотя таможенница, увидев, что книжки торчат отовсюду, что бы она ни посмотрела, начала суроветь, я залился соловьем и заморочил ей голову до такой степени, что она пропустила всё, а мы не заплатили ни копейки пошлины, хотя, как иностранцы, должны были - мы везли нашим родным VCR ("видик") и хороший приёмник.

В отделении милиции, куда мы зашли за пропиской (мы ездили не как туристы, а как гости, и жили не в гостинице, а на квартире) на стене в кабинете молоденькой милиционерши висел не Владимир Ильич, не Феликс Эдмундович и не текущий Горбачёв, а большая репродукция альтмановского портрета Анны Ахматовой...

Перестройка, блин!.. А вы сомневаетесь...

Хотя за восемь дней были у нас там три кладбища (не всех наших близких нам довелось повидать после одиннадцати лет разлуки), были и тяжёлые встречи со старыми и больными людьми, при всём при том, впечатления у нас были, в общем, более чем просто положительные. Как нас встречали, как ждали, как принимали - рассказать невозможно. При вызывающе пустых магазинах (мы пару раз сунули нос), столы ломились. Но гостеприимство в русской традиции, мы это знаем. На столах - всё, вплоть до чёрной и красной икры (я, правда, больше налегал на бруснику и грибки), мы и того не забыли, что продукт для такого стола копили год, и я однажды случайно засёк, что баночки с майонезом следовали по нашему маршруту, немного опережая нас. Общение почти со всеми нашими друзьями и близкими начиналось с того места, на котором мы остановились 11 лет назад, и легко и естественно продолжалось дальше. Несмотря на всё это, у нас ещё там появилось отчётливое ощущение, что мы там - последний раз. Сейчас, после возвращения, это - уверенность. Хотя за последние несколько лет произошло столько невероятного, что я уже ни в чём не уверен.

Во-первых, это поразительно, но нигде в Л-де ничто не дрогнуло в нас, хотя, передвигаясь по городу почти только на машинах, мы специально останавливались в разных местах нашего прошлого, и я много фотографировал.

Однажды, пока я прилаживался, чтобы в кадр попали и Дина у парадной, и номерной знак на доме, проходящая мимо меня молодая женщина негромко, но раздражённо бросила: "Что, самый грязный выбрали?" Я ответствовал: "Да нет, я здесь жил..." "А..." И контакт с самолюбивым местным населением прекратился безо всяких последствий.

Да, это все тот же Л-д, в котором мы родились, выросли и прожили 40 лет своей жизни, город, который мы любили и любим, город, в котором мы знаем каждый камень, каждую подворотню, и каждый камень и каждая подворотня пробуждает какие-то воспоминания. Но это - не тот Л-д, из которого мы уехали, чужой нам сейчас, с чужой и непонятной нам жизнью. Город, в котором нам уже нет места. Да и мы стали другими. Впрочем, когда мы уезжали 11 лет назад, он уже был чужим, иначе - не уехали бы...

Во-вторых, как нам показалось, на вторую встречу со многими нашими друзьями и родными у нас ещё осталось, о чём говорить. А на третью?.. Слишком далеко мы разошлись. И живём мы уже совершенно разными, непонятными друг другу жизнями. И связывает нас любовь, симпатия, уважение, сочувствие, доброжелательность из нашего общего прошлого, а точек соприкосновения в настоящем, на самом деле, очень мало, хотя нас и переполняет тревога и боль за этих людей.

В-третьих, и это оказалось самым сильным моим потрясением за всю поездку, когда мы пошли на выезд, проходили паспортный контроль и таможню, в какой-то момент, без каких-либо специальных причин, во мне вдруг поднялась такая волна клокочущей ненависти ко всем этим угодливо-вежливым и натужно-улыбающимся советским харям с человеческим оскалом, что я испугался. И когда у трапа нашего голландского самолёта улыбающийся гзбэшный хмырь в штатском и с радиотелефоном (они все там с радиотелефонами, по которым всё время переговариваются, и каждое действие выполняется с такой неимоверной значительностью и серьёзностью, будто отправляется какое-то священнодействие), встретившись со мной глазами, вдруг перестал улыбаться и откровенно напрягся, я спохватился, что со мной непорядок, и поспешил соорудить себе другое лицо, в духе Хельсенкских соглашений, хотя меня просто трясло от бешенства. Дина, тоже очень нервничавшая, заметила это и, буквально, уволокла меня на КLМ-овскую территорию. Такая моя непроизвольная реакция была для меня самого полной неожиданностью - я-то думал, что за 11 лет стал стар, терпим и мягок, что всё притупилось и улеглось - чего уж теперь-то?..

Так нет!... Никто не забыт, и ничто не забыто...
 

Странное дело, но за все 11 лет, мне ни разу не снились сны про Россию, а сейчас, после возвращения, всё крутится и крутится эта плёнка каждую ночь...

Если у вас бродят мысли о визите в Союз, то делать это надо без промедления, прямо сейчас. Момент очень благоприятный и безопасный. Сколько эта лафа продлится, не знает никто. Такое чувство, что очень недолго.

Плохо там. Очень плохо. И хотя очень хочется надеяться, что обойдётся, пронесёт, и очень жалко людей, и не только наших родных и близких, боюсь, что будет ещё хуже.

Такие вот у нас впечатления.

С наилучшими пожеланиями,
 

ваш Георгий Вильдгрубе.